— Барин, присядь-ка в коляску!
За медный пятак прокачу.
Под дробного цокота пляску,
за миг без задержек домчу
куда пожелаешь-прикажешь.
На то, что лошадки мои
в уздечке простой, без плюмажу,
не сетуй, и зла не таи.
Лошадки, поверь мне, что надо.
Особенно — вон, коренной.
Он меру овса, что награду...
А знаешь…, ты наверно интересен
в рассказе, в знании и пониманье дел.
Но если честно, чужды звуки песен
твоих для мира. Ведь иной удел
влачит он по угару «повседневность».
Какие принципы, высокий слог. Уймись.
Лишь раздраженье, где-то даже гневность
шлёт твой пассаж. На круг поворотись.
Кому захочется бренчать теперь на струнах,
которых половина – рваных в хлам...
Он вдруг сказал: — А знаешь…, Бога нет, —
Сказал, и заглянул к себе за спину.
— Нет, не совсем…. Но нынче, в нашем дне
он будто бы пропал, а может…, сгинул.
Ведь если б был он в мире, где мы есть,
то разве бы позволил, чтоб — вот так…,
людскую гордость, совесть, ту же честь,
продали оптом на потеху, за пятак?!
Нет, ты послушай. Я ведь не чудак,
и не блаженный из седьмой палаты.
Я, как и тысячи других — простой «чувак»,
живущий от зарплаты до зарплаты.
Я разобрать хочу – кто так сложил
что, кто не проходимец и не вор,
рвёт сердце, не жалеет нерва, жил,
а лишь скребёт лопатой задний двор...
Не вспоминай о том, что не сбылось.
Не жги свечу над умершей мечтою.
От горькой памяти, замешанной на злость,
лишь раны на душе больнее ноют.
Не рассуждай о том, что не успел.
Не комкай вздох, что мог сложить иначе.
Коль тот куплет не ты, а кто-то спел,
то не тебе он, верь мне, предназначен...
В кой-то раз я опять ухожу от погони,
на ступенях метро, на перроне, в вагоне,
воротник до ушей, глубже шляпу надвинув,
расстоянья до встречи оценив и прикинув,
взглядом полным тревоги пожираю пространство,
впрыснув в вену настойку маньякального транса.
Переулком, подъездом, от проспектов подальше,
мимо стёкол витринной перламутровой фальши.
Жажду бронх никотиновых утоляю на вздохе,
под назойливость фразы зазывалы-пройдохи.
Горизонты алеют, пахнет сеном и мятой,..
Бредёт средь сонмища невежд
хранитель знаний вещих истин.
Огарок от свечи надежд
обёрнут в шёлк кленовых листьев
и спрятан в глубину души,
по той причине, что для мира,
где мышь бездумности шуршит
привычен стал лишь гомон пира.
Не пира умственных побед,
но лишь животных вожделений.
Не видит мир особых бед
в том, что теперь он жалкий пленник
ярма отведенного зверю
или животным, как угодно….
Раз Кондратий, местный мельник, вечером, погожим днём,
пальцем тронул крест нательный и, усевшись под плетнём,
в громкий голос приказал встать напротив, сим же часом,
чтоб он смог смотреть в глаза – Нестору, Кузьме и Власу.
Трое сыновей-красавцев. Стать и сила, всё — в достатке,
если только не касаться темы каверзной, несладкой,
что все трое – холостые, что годков-то всем с лихвою….
Сердце от кручины стынет, тёмной ночью даже воет.
Нет, не у сынов, конечно, то Кондратий с тугой в споре,
хоть совсем не кажет внешне, не толкует вслух о горе.
— В общем, так, сынки родные…, пробил долгожданный час.
Без затейств займёмся ныне разнарядкой жён для вас.
Возражений быть не может. Срок истёк на той неделе.
Да и мне, признаться, тоже, злым порядком надоели
ваш довольно частый помин тем заморских нетрадиций,
где давно не служат корнем браки только лишь с девицей.
Я, хоть жёсткий да суровый, но язык вам рвать не стану.
Я ж вам всё же тятька кровный, и любить не перестану,
хоть в чалме, хоть в бабьих стрингах, потому как мы родня.
Но спросите всё ж расстригу, есть ли смысл дразнить меня...
Он сел напротив, место подобрав
на расстоянье брошенной перчатки
Нет злых гримас гонителя добра
Нет тяжести ножа или свинчатки
в его руке. Лишь скрытый прядью лоб
да седина тоски в печальном взоре
Свезло мне с встречей или не свезло,
вопрос, конечно, для кого-то спорен…
Но жизнь твориться только «как должна»
Без всем удобных «хорошо» иль «плохо»
Цена житейской правды тем важна,
что есть в ней вера, даже если кроха.
Молчали долго. С гор катилась ночь,
снося к земле солёный вкус прохлады
Зарница, чиркнув свод, умчалась прочь
Притихли трели птиц, сверчка рулады…
— Ты знаешь кто я? – будто шелест трав
слух потревожил еле слышной нотой, —
Да, вижу, знаешь…. Ты, конечно, прав
что в мир являясь лишь с одной заботой,
я понапрасну встретился с тобою…
Твои ведь демоны давно уж при тебе
Расскажу вам нынче други о делах минувших дней
Поослабьте чуть подпруги у лихих своих коней
да садитесь поудобней, сказ ведь не в короткий срок
Где огульно, где подробней, но совсем, не как урок,
так…, потешной прибауткой поведу вам речь о том,
что, быть может и не шуткой станет мыслиться потом
Только, я давно усвоил – не навязывай…. Делись.
А на звук дурного воя, отвечай лишь словом «Брысь!»
В дальней веси, за горами, где и тракт-то – в удивленье,
где благая мысль о храме, мысль – не боле, в лет продленье,
мирно жил да поживал по годам смышлёный парень
Песни пел да хлеб жевал. Бабий сказ про страшных тварей,
что за дальними синим морем православных, без разбору
губят, сея страх да горе, гнал и отвергал без спору
Так случилось, взрос детина без мамани да папани
Лодью, в жаркую путину, дух речной разбил об камни,
и прибрал в тот час весь люд, что в той лодье находился
Редко, но бывает лют, тот, кто в слухах утвердился
как хозяин местной речки. Насмехаться, баловАть,
или в чём ему перечить, уж тогда несдобровать
всем, кто станет торопиться, хоть бельё прополоскать.
Ведь водица, что девИца – нужно холить да ласкать
Раз, под вечер летний тихий, на покрытом рябью плёсе
где проказницы шутихи, коих солнца луч приносит....
Он поймал мой пиджак за рукав:
— Извини, сигаретки не будет? –
Ногти, сумка в немытых руках,
и причёска — линяющий пудель
Пара дыр на затёртом пальто
Башмаки без шнурков и запятков
Некто, даже похоже… – никто,
со щекой в бледно-розовых пятнах
— Ты бы, старый, о хлебе подумал.
Сигареткой ведь сытый не будешь, —
я рукав отряхнул, даже дунул…,
кто там знает, что в прелостях рубищ
незнакомца до срока таится,
чтоб сыскать себе новый приют?
Может клещ жаждет крови напиться?
Может вши сплошь и рядом снуют?
— С хлебцем я как-то сам разберусь, —
голос старца наполнила твёрдость, —
— Не единым ведь… матушка Русь,
и жива, и хранит свою гордость
Да, хранит…. Разве только людей
не всегда бережёт от напастей
Не следит как иной лиходей
дней черёд обращает в ненастье
Ты не думай…, я Русь не виню
Где ей всюду поспеть да поправить
Ведь дорожку к ненастному дню
всяк из нас самолично лишь правит
Не гляди, не гляди как на беса…
Мол, нашёлся философ в обносках
Жизнь она ведь лишь тем интересна,
что течёт в бесконечных вопросах...
Уважаемый читатель. Я пишу свои сказы-придумки лишь с одной целью.
Чтобы музыка и красота глубинного русского языка не канула в топь сленга
и привнесенных со стороны непонятных слов. Спасибо!
Чудь (сказ)
Сказка – дело непростое. Хоть иному – смех да враки.
Только уж совсем не стоит затеваться в спор да драки
с тем, кого назвал «иным». Все мы вольные в сужденье.
Кто-то смотрит со спины, строя смыслы в рассужденье.
Кто-то, вглядываясь в лица, наблюдает - так и этак….
Всё затем, чтоб не свалится в топь бессмыслия ответа.
Что-то я разговорился. А ведь сказка ждать не может.
День во мраке растворился, да и мысль сознанье гложет -
поскорей поведать небыль, что без всякого затейства,
как звезда на тёмном небе, замерцала странным действом.
Древний маленький посад, где случился ход событий -
что на взгорке барский сад, кой-то год, не знавший прыти
ни в уходе, ни в присмотре, жил от собственных хотений.
Хоть и в списочном досмотре государственных владений
числился не первый век, ведом был - лишь по бумаге.
Лишь случайный человек, через топи да овраги,
мог проникнуть в эту глушь, спутать путь на перекрёстке,
среди буйных рощ да пущ заглядевшись на берёзки.
Местный люд числом не хвастал, чтя соседство что награду.
Пришлым же, что хлебу с квасом, были несказанно рады.
На краю, у старых мельниц, где ветрам лихим приволье,
где по зимам вой метлиц отдаётся в сердце болью,
жил себе, блюдя устои, дядька. Звали его Федей.
Вроде имечко простое, да по слухам от соседей,
жил приветливо и дружно. Не смутьянил, не шумел.
В деле, коли было нужно, был прилежен да умел.
Только вот… вдова Ульяна, внучка деда Никанора...
Я не ведаю где меня ждут,
но подспудно, я всё-таки верю,
сквозь ленивого мира вражду,
в не закрытые наглухо двери,
где: и чайник вскипел на плите,
и глаза наполняются светом,
будто солнечный луч в темноте,
шлют навстречу от сердца приветом.
Это важно…, когда тебя ждут.
Очень важно, особенно, если
чаще больше что пламенем жгут
слух и душу печальные вести.
Можно странствовать множество лет.
Можно в кровь оцарапывать ноги.
Спать без снов на промёрзшей земле,
прокляв в крик бесконечность дороги.
Можно, можно…. Но только тогда,
когда мысль путеводною станет,
что (не важно – в больших городах
или в чуме на временном стане)
о тебе вспоминают и ждут.
В каждом месяце, часе, мгновенье.
Ночью тёмною светочи жгут
у калитки под звёздною сенью.
Ждут лишь только затем чтобы видеть,
чтобы слышать вживую твой голос,
слушать сказ о далёкой Тавриде,
молча гладя рукой хлебный колос.
Часто судим и спорим о счастье?!
Всяко разно вплетаем в тот жгут.
Как по мне, счастье – знать, что в ненастье
тебя любят, волнуются, ждут….
Коль помыслить, сказка сказкой видится лишь тем немногим,
кто в сомненье и с опаской обходил пути-дороги,
что ведут к познанью нови, открывают дверцу к тайнам
Кто притворно хмурил брови, всякий раз ногой болтая,
да роняя вслух «Брехня!», заходился в гулком смехе.
Но для тех, кто в жизни днях обнаружив вдруг прорехи,
силился сыскать ответ, сказка виделась подспорьем,
в коем был схоронен свет добрых памятных историй.
Ладно, уж… разговорился. Время за полночь… пора.
Жаркий день угомонился. Спит в кроватках детвора.
Белый лист, чернила, мысль - вновь топорщится лукаво:
то взлетает к звёздам ввысь, то потреплет нарукавник,
упредив иное слово, что изменит смысл в строке
Слово ведь всему основой, хоть у нас, хоть вдалеке.
Жил в селенье мужичок. Справный видом, работящий.
Нынче про таких «качок», молвит тот, кто не обрящит
нужных слов в родном наречье. Ладно, не о том теперь…
Раз, в один прекрасный вечер, подперев доскою дверь,
поспешил мужик наш в лес. Спросишь - за какой нуждою?
Кто ж там знает, что с небес, от мерцаний звёздных роя,
выпадет чудным знаменьем поступать хоть так, хоть этак?!
Поп наш кажет мол, затменье - жизнь по знакам и приметам.
Наш мужик не поп, ступает. Звёзды, тишь да круг луны
Полнолунье в ночь вступает. У отрогов валуны
чернотой теней рисуют - вот вам ангел, вот вам бес…
То ли гонит, то ль тасует по бездонности небес
ветер кавалькаду туч. Тучкам надобно вальяжней.
Серебристый лунный луч по окресту сыплет пряжей
бесконечных в счёте нитей. Благодать, чего уж там…
Ёжик – шорохов хранитель, среди трав спешит к кустам,
к тем, где прежним днём топтыгин брюхо лакомил малиной
Старый ясень в вид мотыги зрит как кедры исполины
вековую службу правят, охраняя мир от бед
Знает дол, никто не вправе кедры ровней чтить себе.
Вот и речка-безымянка: омут, заводь, гул стремнины
Хоть и к тьме ночной помянут, но такого вида ныне,
где безлюдий вечных тишь, отыскать большая сложность
То на что в окно глядишь, лишь измысленная ложность.
Стало ясным и понятным то, зачем мужик пришёл
Ловко, даже чуть занятно, к брегу дядька подошёл,
отвязал от пня верёвку, что привязывал здесь прежде,
с силой да лихой сноровкой на речное побережье
вытащил ловушку-сеть, в коей что-то трепыхалось…
Рыбку мыслишь, коли сеть? Нет, дружок, ошибся малость ...
Следующая тема Предыдущая тема
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах Вы не можете вкладывать файлы Вы можете скачивать файлы
